без интонаций... я в том самом углу комнаты где теплота, желтый свет и привычное шшш ноутбука... но дождь не подбирает слов для перевода, шелестит в летнем окне, которое как казалось никогда больше не будет темным, теперешние сумерки долги и любимы мной, чтобы пропадать - если дома - между музыкой и светом, но до одиннадцати, потому что - никогда никому не мешайте спать. теперь сумерки долги, но вдруг темно, и я слушаю дождь - уже там - но я не умею слушать. и, выходит, чтобы чем-то себя занять, я пытаюсь почитать себе что-то по памяти и понимаю, что нет у меня ни одного стихотворения, запомнившегося непроизвольно потому что родное и необходимое... за последние четыре года, получается, ничего не любилось, не цеплялось глубоко и крепко - или забылось напрочь, ведь сейчас - совсем ничего... и что толку ворошить старые судорожные итальянскиеverra la morte и чьи-то любовные истории...
только что-то открывается, и греческий совсем отодвигается, и вот она я - какая была прежде - и эта невидимая ступень, такая непонятная мне до сих пор, отделяющая меня от меня, и вот он дождь, а внизу люди все почему-то забывшие зонтики, дети, пожилые, бегут и мокнут и дрожат, а я-то греюсь щеками о свои почему-то теплые плечи, и забываю про греческий, и возвращаюсь - от холода - в угол, на столе почти чужие белые листы, черные буквы, время к полуночи, кошка смотрит с укоризной...
только что-то открывается, и греческий совсем отодвигается, и вот она я - какая была прежде - и эта невидимая ступень, такая непонятная мне до сих пор, отделяющая меня от меня, и вот он дождь, а внизу люди все почему-то забывшие зонтики, дети, пожилые, бегут и мокнут и дрожат, а я-то греюсь щеками о свои почему-то теплые плечи, и забываю про греческий, и возвращаюсь - от холода - в угол, на столе почти чужие белые листы, черные буквы, время к полуночи, кошка смотрит с укоризной...