суббота, 09 января 2010
черный коридор, и его несущиеся стены уносят с собой меня, вокруг ветер
и огни. холодно, но по-весеннему, и все летит куда-то туда, и незаконченно
и огни. холодно, но по-весеннему, и все летит куда-то туда, и незаконченно
все нужно делать здесь и сейчас
что делать с вашим безразличием - ..
ты только делай.все время делай что-то
что делать с вашим безразличием - ..
ты только делай.все время делай что-то
пятница, 08 января 2010
такие нелепости говоришь
мне отвратительно до тошноты
три часа ночи, оранжевая ася
бред в чужих дневниках, уж лучше
сигареты, чем это,
экзамен и нераспечатанные тома
мудрости
нерасколотые дрова
целые деревья леса нерасколотого
и волнами черная ненависть к любым
счастливым в эту ночь
кто чувствует да мне плеваааать
вы просто не поверите
по радио вы тоже не услышите
что самое прекрасное
дада вы напрягите уши
это купаться в черных черных волосах
которые так мокрые по твоему лицу
без обобщений
и умываться солью черными волнами
и на тебя смотреть и бриться и курить
и на столе с ногами и людей не видеть
и в каждом взгляде утро провожать
и быть нечеловечески красивой
и быть счастливой до бессилья
и бесконечным солнцем стать
три часа ночи, оранжевая ася
бред в чужих дневниках, уж лучше
сигареты, чем это,
экзамен и нераспечатанные тома
мудрости
нерасколотые дрова
целые деревья леса нерасколотого
и волнами черная ненависть к любым
счастливым в эту ночь
кто чувствует да мне плеваааать
вы просто не поверите
по радио вы тоже не услышите
что самое прекрасное
дада вы напрягите уши
это купаться в черных черных волосах
которые так мокрые по твоему лицу
без обобщений
и умываться солью черными волнами
и на тебя смотреть и бриться и курить
и на столе с ногами и людей не видеть
и в каждом взгляде утро провожать
и быть нечеловечески красивой
и быть счастливой до бессилья
и бесконечным солнцем стать
четверг, 07 января 2010
Феерический рассказ
1
В конце мая и начале июля город Зурбаган посещается "Бешеным
скороходом". Ошибочно было бы представить этого посетителя человеком даже
самой сумасшедшей внешности: длинноногим, рыкающим и скорым, как
умозаключение страуса относительно спасительности песка.
"Бешеный скороход" - континентальный ветер степей. Он несет тучи
степной пыли, бабочек, лепестки цветов; прохладные, краткие, как поцелуи,
дожди, холод далеких водопадов, зной каменистых почв, дикие ароматы
девственного леса и тоску о неведомом. Его власть делает жителей города
тревожными и рассеянными; их сны беспокойны; их мысли странны; их желания
туманны и обаятельны, как видения анахорета или мечты юности. Самое
большое количество неожиданных отъездов, горьких разлук, внезапных
паломничеств и решительных путешествий падает на беспокойные дни "Бешеного
скорохода".
5-го июля в сорока милях от Зурбагана три человека шли по узкой степной
тропе, направляясь к западу.
Шедший впереди был крепкий, прямой, нервный человек, лет тридцати трех.
Природа наградила его своеобразной цветистостью, отдаленно напоминающей
редкую тропическую птицу: смуглый цвет кожи, яркие голубые глаза и черные,
вьющиеся, с бронзовым отливом, волосы производили весьма оригинальное
впечатление, сглаживая некрасивость резкого мускулистого лица, именно
богатством его оттенков. Двигался он как бы толчками - коротко и
отчетливо. На нем, как и на остальных двух путниках, был охотничий костюм;
за спиной висело ружье; остальное походное снаряжение - сумка, свернутое
одеяло и кожаный мешочек с пулями - размещались вокруг бедер с толковой,
удобной практичностью предусмотрительного бродяги, пользующегося, когда
нужно, даже рельефом своего тела.
Этого звали Нэф.
Второй путник, развалисто поспешавший за первым, был круглолиц, здоров
и неинтересен в той степени, в какой бывают неинтересны люди, созданные
для работы и маленьких мыслей о работе других. Молодой, видимо,
добродушный, но тугой и медлительный к новизне, он являлся того рода
золотой серединой каждого общества, которая, по существу, неоспорима ни в
чем, подобно столу или крепко пришитой пуговице. Сама природа отдыхает на
таких людях, как голодный поэт на окороке. Второго путника звали Пек, а
был он огородником.
Третий мог бы нагнать тоску на самого веселого клоуна. Представьте
одушевленный гроб; гроб на длинных, как бы перекрученных, испитых ногах, с
впавшим животом, вздернутыми плечами, впалыми, кислыми глазами и
руками-граблями. Его рыжие усы висели как ножки мертвого паука, он шел
размашисто и неровно, вяло шагая через воздух, как через ряд сундуков.
Этого звали Хин. В Зурбагане он чистил на улице сапоги.
Все трое шли в полусказочные, дикие места Ахуан-Скапа за золотом,
скрытым в тайной жиле Эноха. Умирая, Энох передал план тайников Нэфу [в
единственной известной публикации вместо "Нэфу" напечатано "Эхору"]. Хин,
соблазнясь, истратил на снаряжение деньги из сберегательной кассы, а Пек
шел как могучая рабочая сила, годная копать землю и вязать на переправах
плоты.
2
Когда стемнело, путники остановились у небольшой рощи, разожгли костер,
поужинали и напились кофе.
Огромная ночь пустыни сияла цветными звездами, большими, как глаза на
ужас и красоту. Запах сухой травы, дыма, сырости низин, тишина, еще более
тихая от сонных звуков пустыни, дающей вздохи, шелест ветвей, треск
костра, короткий вскрик птицы или обманчиво близкий лепет далекого
водопада, - все было полно тайной грусти, величавой, как сама природа -
мать ощущений печальных. Человек одинок; перед лицом пустыни это яснее.
Нэф развернул карту.
- Вот, братцы, - сказал он, отводя ногтем часть линии не более пяти
миллиметров, - вот сколько мы сделали в первый день.
- А сколько осталось? - спросил, помолчав, Хин.
- Столько. - Нэф двинул рукой до противоположного края карты.
- Д-да, - сказал Пек.
Хин промолчал. Устремив глаза в тьму, бесцельно, но напряженно, как бы
улетая в нее к далекой цели, Нэф сказал:
- Помните, что путь наш не легок. Я уже говорил это. Нас будет рвать на
куски судьба, но мы перешагнем через ее труп. Там глухо: леса, тьма, враги
и звери; не на кого там оглянуться. Золото залегло в камне. Если хотите,
чтобы ваши руки засветились закатом, как глаза, а мир лежал в кошельке, -
не кряхтите.
Пек и Нэф вскоре уснули, но Хин даже не задремал. Беспокойно, первый
раз так опасливо и реально, представил он долгий-предолгий путь, дожди,
голод, ветры и лихорадки; пантер, прыгающих с дерева на загривок,
магические глаза змей, стрелу в животе и пулю в сердце... Чей-то скелет
среди глубокого ущелья... Он вспомнил красоту отделанного под орех ящика,
на котором останавливается щедрая нога прохожего, солнечный асфальт, свою
газету, свою кофейню и верное серебро. Он внутренне отшатнулся от того
края карты, на котором, смеясь, Нэф положил ладонь; отшатнулся и
присмирел.
Хин осторожно встал, собрался и, не разбудив товарищей, зашагал к
Зурбагану, унося на спине взгляд догорающего костра. Так, человек,
страдающий боязнью пространства, поворачивается спиной к площади и идет
через нее, пятясь... Мир опасен везде.
читать дальше
1
В конце мая и начале июля город Зурбаган посещается "Бешеным
скороходом". Ошибочно было бы представить этого посетителя человеком даже
самой сумасшедшей внешности: длинноногим, рыкающим и скорым, как
умозаключение страуса относительно спасительности песка.
"Бешеный скороход" - континентальный ветер степей. Он несет тучи
степной пыли, бабочек, лепестки цветов; прохладные, краткие, как поцелуи,
дожди, холод далеких водопадов, зной каменистых почв, дикие ароматы
девственного леса и тоску о неведомом. Его власть делает жителей города
тревожными и рассеянными; их сны беспокойны; их мысли странны; их желания
туманны и обаятельны, как видения анахорета или мечты юности. Самое
большое количество неожиданных отъездов, горьких разлук, внезапных
паломничеств и решительных путешествий падает на беспокойные дни "Бешеного
скорохода".
5-го июля в сорока милях от Зурбагана три человека шли по узкой степной
тропе, направляясь к западу.
Шедший впереди был крепкий, прямой, нервный человек, лет тридцати трех.
Природа наградила его своеобразной цветистостью, отдаленно напоминающей
редкую тропическую птицу: смуглый цвет кожи, яркие голубые глаза и черные,
вьющиеся, с бронзовым отливом, волосы производили весьма оригинальное
впечатление, сглаживая некрасивость резкого мускулистого лица, именно
богатством его оттенков. Двигался он как бы толчками - коротко и
отчетливо. На нем, как и на остальных двух путниках, был охотничий костюм;
за спиной висело ружье; остальное походное снаряжение - сумка, свернутое
одеяло и кожаный мешочек с пулями - размещались вокруг бедер с толковой,
удобной практичностью предусмотрительного бродяги, пользующегося, когда
нужно, даже рельефом своего тела.
Этого звали Нэф.
Второй путник, развалисто поспешавший за первым, был круглолиц, здоров
и неинтересен в той степени, в какой бывают неинтересны люди, созданные
для работы и маленьких мыслей о работе других. Молодой, видимо,
добродушный, но тугой и медлительный к новизне, он являлся того рода
золотой серединой каждого общества, которая, по существу, неоспорима ни в
чем, подобно столу или крепко пришитой пуговице. Сама природа отдыхает на
таких людях, как голодный поэт на окороке. Второго путника звали Пек, а
был он огородником.
Третий мог бы нагнать тоску на самого веселого клоуна. Представьте
одушевленный гроб; гроб на длинных, как бы перекрученных, испитых ногах, с
впавшим животом, вздернутыми плечами, впалыми, кислыми глазами и
руками-граблями. Его рыжие усы висели как ножки мертвого паука, он шел
размашисто и неровно, вяло шагая через воздух, как через ряд сундуков.
Этого звали Хин. В Зурбагане он чистил на улице сапоги.
Все трое шли в полусказочные, дикие места Ахуан-Скапа за золотом,
скрытым в тайной жиле Эноха. Умирая, Энох передал план тайников Нэфу [в
единственной известной публикации вместо "Нэфу" напечатано "Эхору"]. Хин,
соблазнясь, истратил на снаряжение деньги из сберегательной кассы, а Пек
шел как могучая рабочая сила, годная копать землю и вязать на переправах
плоты.
2
Когда стемнело, путники остановились у небольшой рощи, разожгли костер,
поужинали и напились кофе.
Огромная ночь пустыни сияла цветными звездами, большими, как глаза на
ужас и красоту. Запах сухой травы, дыма, сырости низин, тишина, еще более
тихая от сонных звуков пустыни, дающей вздохи, шелест ветвей, треск
костра, короткий вскрик птицы или обманчиво близкий лепет далекого
водопада, - все было полно тайной грусти, величавой, как сама природа -
мать ощущений печальных. Человек одинок; перед лицом пустыни это яснее.
Нэф развернул карту.
- Вот, братцы, - сказал он, отводя ногтем часть линии не более пяти
миллиметров, - вот сколько мы сделали в первый день.
- А сколько осталось? - спросил, помолчав, Хин.
- Столько. - Нэф двинул рукой до противоположного края карты.
- Д-да, - сказал Пек.
Хин промолчал. Устремив глаза в тьму, бесцельно, но напряженно, как бы
улетая в нее к далекой цели, Нэф сказал:
- Помните, что путь наш не легок. Я уже говорил это. Нас будет рвать на
куски судьба, но мы перешагнем через ее труп. Там глухо: леса, тьма, враги
и звери; не на кого там оглянуться. Золото залегло в камне. Если хотите,
чтобы ваши руки засветились закатом, как глаза, а мир лежал в кошельке, -
не кряхтите.
Пек и Нэф вскоре уснули, но Хин даже не задремал. Беспокойно, первый
раз так опасливо и реально, представил он долгий-предолгий путь, дожди,
голод, ветры и лихорадки; пантер, прыгающих с дерева на загривок,
магические глаза змей, стрелу в животе и пулю в сердце... Чей-то скелет
среди глубокого ущелья... Он вспомнил красоту отделанного под орех ящика,
на котором останавливается щедрая нога прохожего, солнечный асфальт, свою
газету, свою кофейню и верное серебро. Он внутренне отшатнулся от того
края карты, на котором, смеясь, Нэф положил ладонь; отшатнулся и
присмирел.
Хин осторожно встал, собрался и, не разбудив товарищей, зашагал к
Зурбагану, унося на спине взгляд догорающего костра. Так, человек,
страдающий боязнью пространства, поворачивается спиной к площади и идет
через нее, пятясь... Мир опасен везде.
читать дальше
Сейчас начало ноябрьских дней со снегом и листьями, мои новые вехи.
Во мне что-то случилось, еще вдох - и я вырасту из себя до конца, и тогда меня станет видно, а прозрачность мне разве к лицу? Двойники и призраки.
Моя память как старый заброшенный дом, куда так приятно вернуться после..
Мое время. И не мое оно вовсе, те, кто думает, что завладели им, просто остались в памяти многих, а те, кому кажется, что они им легко управляют, просто не знают о том, без чего обойтись невозможно.
Время несется вперед и не шепчет, а плачет, кричит, извивается кольцами и никогда, никогда не сдается. С ним не поговоришь, его не уложишь в кровать, не напоешь чаем.. Оно - не моя категория.
Я - в пересечении ниточек времени/памяти.
Память - это движение, что отстает от летящего времени на секунду ночного полета, настоящее нашего шага в прошлое. Это обратный отсчет моих действий, застывший в пространстве, но только не дальше осознанных нами галактик. В пределах границы сознания. Ничего необычного/сверхъестественного.
Время перпендикулярно памяти, а вместе они - перекресток: время уходит вперед, несется по линии в будущее, а память держит его за плечо и по секундам слишком легко обращает в вечность. Память рождается временем, оно наполняет вечность слепками жизни, просторами прожитых линий, вкусами шепотов, разговоров и дальше и дальше и так неизбежно и все в бесконечность, беззвучно спускаясь по лестнице вверх на чердак или вниз или просто глазами в огромные снежные окна
Только время без памяти - это как я без тебя
Это просто поток сознания
Слишком бессмысленный, из никуда в ниоткуда
Снег за окном, увиденный мной в ноябре через стекла растений глазами - комок воспоминаний, ассоциативная память, не надо со мной так больше - глазами, в которых тебя.. снег остается во мне иллюстрацией времени, ощущением вечности, их столкновения
И без поисков смысла
Без тебя - будто плыть по реке и нырять и ощупывать вечность, и выныривать вверх и видеть все то же небо, только случайно, вдруг обнаружить.. замерзшие ливни и ледяную реку..
Наверное реку забвенья
И все рушится к черту
Я не распутаю это одна
Я замерзла
Во мне что-то случилось, еще вдох - и я вырасту из себя до конца, и тогда меня станет видно, а прозрачность мне разве к лицу? Двойники и призраки.
Моя память как старый заброшенный дом, куда так приятно вернуться после..
Мое время. И не мое оно вовсе, те, кто думает, что завладели им, просто остались в памяти многих, а те, кому кажется, что они им легко управляют, просто не знают о том, без чего обойтись невозможно.
Время несется вперед и не шепчет, а плачет, кричит, извивается кольцами и никогда, никогда не сдается. С ним не поговоришь, его не уложишь в кровать, не напоешь чаем.. Оно - не моя категория.
Я - в пересечении ниточек времени/памяти.
Память - это движение, что отстает от летящего времени на секунду ночного полета, настоящее нашего шага в прошлое. Это обратный отсчет моих действий, застывший в пространстве, но только не дальше осознанных нами галактик. В пределах границы сознания. Ничего необычного/сверхъестественного.
Время перпендикулярно памяти, а вместе они - перекресток: время уходит вперед, несется по линии в будущее, а память держит его за плечо и по секундам слишком легко обращает в вечность. Память рождается временем, оно наполняет вечность слепками жизни, просторами прожитых линий, вкусами шепотов, разговоров и дальше и дальше и так неизбежно и все в бесконечность, беззвучно спускаясь по лестнице вверх на чердак или вниз или просто глазами в огромные снежные окна
Только время без памяти - это как я без тебя
Это просто поток сознания
Слишком бессмысленный, из никуда в ниоткуда
Снег за окном, увиденный мной в ноябре через стекла растений глазами - комок воспоминаний, ассоциативная память, не надо со мной так больше - глазами, в которых тебя.. снег остается во мне иллюстрацией времени, ощущением вечности, их столкновения
И без поисков смысла
Без тебя - будто плыть по реке и нырять и ощупывать вечность, и выныривать вверх и видеть все то же небо, только случайно, вдруг обнаружить.. замерзшие ливни и ледяную реку..
Наверное реку забвенья
И все рушится к черту
Я не распутаю это одна
Я замерзла
..................................ты спала,
и тронуть веки синевой вселенной
к тебе сирень тянулась со стола,
и синевою тронутые веки
спокойны были, и рука тепла...
нас повело неведомо куда.
пред нами расступались, как миражи,
построенные чудом города,
сама ложилась мята нам под ноги,
и птицам с нами было по дороге,
и рыбы поднимались по реке,
и небо развернулось пред глазами...
когда судьба по следу шла за нами,
как сумасшедший с бритвою в руке.
и тронуть веки синевой вселенной
к тебе сирень тянулась со стола,
и синевою тронутые веки
спокойны были, и рука тепла...
нас повело неведомо куда.
пред нами расступались, как миражи,
построенные чудом города,
сама ложилась мята нам под ноги,
и птицам с нами было по дороге,
и рыбы поднимались по реке,
и небо развернулось пред глазами...
когда судьба по следу шла за нами,
как сумасшедший с бритвою в руке.
здесь не место для стихов и для этих слов
грубо говоря, здесь вообще не место
давай снова покричим аааа как мне хорошооо теперь будет
нечего некого нечего некого сама знаешь так зачем тут сидишь
ты ты ты ты глупая ты же счастлива каждый вдох о нем
ты не думаешь ты ты ты что тебе еще нужно
здесь не место для этих слов здесь вообще никого нет
так не бывает чтобы настолько никак
но я в любом случае исключение
давай покричим опять аааааааах каааак я себя ненавиииижуу
а о вас обо всех никаких эмоций мне мне просто нет дела
мне темно в рождество
нет, вру. мне абсолютно прекрасно
грубо говоря, здесь вообще не место
давай снова покричим аааа как мне хорошооо теперь будет
нечего некого нечего некого сама знаешь так зачем тут сидишь
ты ты ты ты глупая ты же счастлива каждый вдох о нем
ты не думаешь ты ты ты что тебе еще нужно
здесь не место для этих слов здесь вообще никого нет
так не бывает чтобы настолько никак
но я в любом случае исключение
давай покричим опять аааааааах каааак я себя ненавиииижуу
а о вас обо всех никаких эмоций мне мне просто нет дела
мне темно в рождество
нет, вру. мне абсолютно прекрасно
то, что вы видите здесь, - это не я, это отражение в мониторе, расслабьтесь
вторник, 05 января 2010
absolutely lost
far away from the earth in a spaceship
everything seems so strange for them. is it a place to stay?
or is it normal? listen to the stars outside
are you alone there? you have no feelings. nothing warm or cold inside
that's what happens behind you. everything seems to explode
now you're free from your memories with her lips turning blue
nowhere to hide and no one to confide. sing for absolution
far away from the earth in a spaceship
everything seems so strange for them. is it a place to stay?
or is it normal? listen to the stars outside
are you alone there? you have no feelings. nothing warm or cold inside
that's what happens behind you. everything seems to explode
now you're free from your memories with her lips turning blue
nowhere to hide and no one to confide. sing for absolution
понедельник, 04 января 2010
хотя тут таких как я хватает
хотя это может и не я сказала
это неважно это ведь так
тут таких как я хватает
таких, которые все хотят казаться
лучше просто выключиться
пока не поздно. или уже.
или просто некуда не с кем?
хотя это может и не я сказала
это неважно это ведь так
тут таких как я хватает
таких, которые все хотят казаться
лучше просто выключиться
пока не поздно. или уже.
или просто некуда не с кем?
нет сил больше
времени осталось
солнце
нет сил больше
времени осталось солнце
нет сил больше времени осталось солнце
нет сил
больше време
ни
осталось
солн
це
солнце
времени осталось
солнце
нет сил больше
времени осталось солнце
нет сил больше времени осталось солнце
нет сил
больше време
ни
осталось
солн
це
солнце
наверное потому, что то, что у меня внутри - это чаще всего одна сплошная философия,
а она хочет всегда быть правой, хочет доказать правоту каждого своего порыва, даже дуновения,
чего угодно, и тянет меня за собой,
и поэтому я обманываю себя каждый раз и все время пытаюсь убежать и все равно сама о себя порежусь больно,
потому что она не оставит мне вариантов. ни одного. но
литература никогда вам ничего не доказывает прямым текстом, она расплывчата и переливается
столькими вариантами, ненавязчивыми и каждому своими,
и хоть они часто неясны и субъективны, они не заставляют врать.
в литературе чаще всего больше, чем вам откроется сразу,
и можно в нее спрятаться, ей поверить
а она хочет всегда быть правой, хочет доказать правоту каждого своего порыва, даже дуновения,
чего угодно, и тянет меня за собой,
и поэтому я обманываю себя каждый раз и все время пытаюсь убежать и все равно сама о себя порежусь больно,
потому что она не оставит мне вариантов. ни одного. но
литература никогда вам ничего не доказывает прямым текстом, она расплывчата и переливается
столькими вариантами, ненавязчивыми и каждому своими,
и хоть они часто неясны и субъективны, они не заставляют врать.
в литературе чаще всего больше, чем вам откроется сразу,
и можно в нее спрятаться, ей поверить